Сказки разных народов о труде. Сказка о том, как труд лень победил. Притчи про труд

Труд – основа основ, начало начал, сила из сил. Трудиться хлопотно, тяжело, но всё в жизни даётся трудом. О труде можно хитрое словесное кружево плести, можно и сказку рассказать.

«Как труд человека меняет»
Автор сказки: Ирис Ревю

Совсем разленился Митрофан. А соседям жалуется:
— Приболел, всякие хвори начали цепляться.

Народ уж поля пшеницей засевать начал, а Митрофан всё охает.

И вот однажды постучался к Митрофану главный работник по имени Труд Иванович, и строго спрашивает:

— Отвечай, Митрофан, по добру по здорову, почему не начинаешь сев?

— Приболел немного.

— А знаешь ли ты, Митрофан, что от лени человек болеет, а от труда здоровеет? – спросил его Труд Иванович.

Поднялся Митрофан, подпоясался, да и пошёл в поле. А там все трудятся. И Труд Иванович здесь же. Кому подмигнёт, кого пожурит, но всем помогает.

И Митрофану помог, когда тот работать начал. Обрадовался Труд Иванович, что Митрофан лениться перестал. Правильно, не век же парню на печи сидеть.

А Митрофан, поработав, совсем другим стал: щеки порозовели, глаза горят. Куда только хвори подевались? Убежали, наверно, в царство Лени-матушки.

Да, не зря молвится пословица: «От лени человек болеет, а от труда здоровеет».

Вопросы к сказке «Как труд человека меняет»

Почему Митрофан не приступал к севу?

Кто отправил Митрофана в поле?

Изменил ли труд Митрофана?

Кто помог Митрофану в работе?

Должны ли люди помогать друг другу в работе?

Почему человек от лени болеет, а от труда здоровеет?

Какие ещё пословицы о труде ты знаешь?

Василий Сухомлинский

Бабушка и Петрик

В теплый весенний день бабушка взяла внука с собой в лес. Собираясь в дорогу, она дала Петрику корзинку с едой и фляжку с водой. Петрик был ленивым мальчиком, и вскоре ноша показалась ему тяжелой. Тогда бабушка понесла корзинку с едой сама.

В лесу они сели под куст передохнуть. Вскоре к соседнему дереву прилетела маленькая птичка. В клюве она несла волосинку.

Петрик тихонько, чтобы не вспугнуть птичку, поднялся и увидел на дереве большое волосяное гнездо.

А птичка быстро улетела и вскоре возвратилась к гнезду с волосинкой в клюве. Петрик широко раскрыл глаза от удивления.

Бабушка, - прошептал он, - неужели она каждый раз приносила по волосинке и построила такое большое гнездо?

Да, по волосинке, - ответила бабушка. - Это трудолюбивая птичка. Петрик задумался. Через минуту он сказал:

Бабушка, можно я сам понесу корзинку с едой? И пальто ваше понесу. Можно?

Василий Сухомлинский

Каждый человек должен

Мама с маленьким Петриком сели в поезд. Они едут в далекий южный город, на берег теплого моря - отдыхать. Мама стелет на полке постель для себя и на отдельной полке - для Петрика. Мальчик ужинает: ест вкусную булку, куриную ножку и яблоко. Мягко покачиваясь, убаюкивают вагоны. Лег Петрик на мягкую постель и спрашивает:

Мама, вы говорили, что поезд ведет машинист. А кто же ночью ведет поезд? Неужели он идет сам?

Ночью тоже ведет поезд машинист.

Как? - удивляется Петрик. - Неужели он ночью не спит?

Не спит, сынок.

Мы спим, а он не спит? Целую ночь? - еще больше удивляется Петрик.

Да, машинист не спит целую ночь. Если бы он хоть на минуту уснул, поезд разбился бы и мы погибли бы.

Но как же это так? - не может понять Петрик. - Ведь спать-то ему хочется?

Хочется, но он должен вести поезд. Каждый человек - должен. Посмотри в окно, видишь: вон в поле пашет землю тракторист. Ночь, а человек работает, видишь, как прожектором освещает поле? Потому что он должен работать ночью.

И я должен? - спрашивает Петрик.

И ты должен.

Что же я должен?

Быть человеком, - ответила мама. - Это самое главное. Трудиться. Уважать и почитать старших. Презирать лень и нерадивость. Любить свою родную землю.

Петрик долго не мог уснуть.

Василий Сухомлинский

Правильно думай о труде

Пятиклассники посадили много кустов рябины. Когда-нибудь целая роща вырастет. А пока что нужно поливать кусты, ухаживать за ними.

Разделили кусты между учениками. Каждому досталось по четыре деревца.

Марийка и Оля сидят за одной партой. И кусты рябины их рядом.

Договариваются девочки и приходят вместе поливать деревья.

Первую рябину Марийке поливать очень легко, вторую - немного труднее, третью - трудно, а на четвертую уже совсем мало остается сил.

Но вот заболела Оля, и пионервожатая попросила Марийку:

Поливай и Олины деревца. Она же твоя подруга.

Марийка тяжело вздохнула, взяла ведро и пошла к рябиновой роще. Она все думала: теперь ей поливать восемь деревьев. Восемь поливалок воды надо нести от колодца.

Девочка взялась за работу. Полила одно дерево, второе, третье. И вот что странно: работа казалась ей легкой. Уже на шестом деревце стало труднее. Седьмое деревце поливать было совсем трудно, а на восьмое едва хватило сил.

«Вот оно что, - думала Марийка, окончив работу. - Теперь я знаю, как облегчить работу. Надо думать: мне поливать двенадцать деревьев. Тогда восемь поливать будет совсем легко».

Так она и сделала на следующий день. Собираясь на работу, она все время думала: мне надо полить двенадцать деревьев. Вытащить из колодца и отнести в рябиновую рощу двенадцать ведер воды.

Поливая, она все время думала только об одном: мне сегодня надо полить двенадцать деревьев.

Полила восемь - и не ощутила усталости. «Самое трудное - приучить себе правильно думать о труде», - вспомнила Марийка слова учителя.

Василий Сухомлинский

Не потерял, а нашел

Когда сыну исполнилось двенадцать лет, отец дал ему новую лопатку и сказал:

Иди, сын, в поле, отмерь участок площадью сто ступней вдоль и сто поперек и вскопай.

Пошел сын в поле, отмерил участок и стал копать. А копать он еще не умел. Трудно было вначале, пока приловчился копать и к лопате приспособился.

К концу работа пошла все лучше и лучше. Но, когда сын вонзил лопату в землю, чтобы перевернуть последнюю горсть почвы, лопата сломалась.

Возвратился сын домой, а на душе неспокойно: что скажет отец за сломанную лопату?

Простите меня, отец, - сказал сын. - Я допустил потерю в хозяйстве. Лопата сломалась.

А копать ты научился? Копать тебе в конце было трудно или легко?

Научился, и копать в конце мне было легче, чем в начале.

Значит, ты не потерял, а нашел.

Что же я нашел, отец?

Желание трудиться. Это самая дорогая находка.

У одной вдовы сын рос. Да такой пригожий, даже соседи налюбоваться на него не могли. А про мать и говорить нечего. Рукой-ногой ему шевельнуть не даёт. Всё сама да сама. Дрова-воду носит, пашет-жнёт-косит, на стороне работёнку прихватывает - лаковые сапоги да звонкую гармонь сыну зарабатывает. Вырос у матери сын. Кудри кованым золотом вьются. Уста алые сами собой смеются. Красавец. Жених. А невесты не находится. Ни одна за него не идёт. Отворачиваются. Что за чудеса? А чудес тут никаких нет. Дело простое. Чужой травой в трудовом поле сын вырос. С руками - безрукий, с ногами - безногий. Ни сено косить, ни дрова рубить. Ни ковать, ни пахать. Ни корзины плести, ни двор мести, ни коров пасти. Солому метал - с телеги упал. Рыбу ловил - в пруд угодил, еле вытащили. Дрова носил - живот занозил. Кто такого товарищем назовёт? Хороводы водить не зазывают. Работать напарником не принимают. Маменькиным божком, лаковым сапожком кличут. Круглым неумельником, на завалинке посидельником дразнят. Пустоцветом величают. Малые ребятишки и те смеются. Каково это ему? Затосковал парень, зарыдал. Так-то он зарыдал - кирпичная печь и та вздохнула. Дубовые стены избы и те разжалобились. Пол тоскливо заскрипел. Потолок насупился, почернел, задумался. Жалеют! А он в три ручья слезы льёт, приговаривает: - Зачем ты меня, матушка, так любила? Для чего ты меня, родимая, в безделье холила, в лености пестовала, в неумельности вырастила? Куда я теперь с моими руками белыми, квёлыми, неумелыми? Похолодела мать, обмерла. А ответить нечего. Чистую правду ей в лицо горькими слезами сын выплеснул. Поняла мать, что её слепая любовь злосчастьем сыновним обернулась. Ночи не спит сын - как дальше жить, не знает. Днём места не находит. Только нет на свете таких слез, которые не выплакиваются, такого горя, которое не размыкивается, такой думы, которая не додумывается. Не зря говорят, что в тяжкий час и печь разумеет, стены помогают, потолок судит, половицы с умом поскрипывают. Наскрипели они ему, что надо, утешили. Слезы высушили, добрый совет дали. Обул сын тяжёлые отцовские сапоги, надел его рабочую одёжу и пошёл по белому свету бездельные годы навёрстывать - заново расти. Нелегко было рослому парню в подпасках ходить, в двадцать один год с топором знакомство сводить, гвоздь в стену учиться бить, руки белые, квёлые, неумелые на ветру дубить. Знают только лютый мороз да жаркое солнышко, какими трудами кудрявый сын до дела дошёл. Мастером домой вернулся. На ткачихе женился, тоже не из последних мастериц. Как родную её полюбила старая мать, особенно когда она ей внуков родила. До того пригожие они росли, хоть на карточку снимай да в рамку ставь. Без ума любила их бабушка, только пестовала с умом. Не как сына. Кровью, бывало, жалостливое старухино сердце обливается, когда старшенький внук в трескучий мороз дрова пилить собирается. Сердце старухе своё твердит: "Не пускай, пожалей, ознобится". А она: "Иди, милый внук-богатырь! Дубей на ветру. С морозом спорь. Отцовскую трудовую славу своим трудом подпирай". У внучки, бывало, глазёнки слипаются, ручонки еле веретено крутят, а бабушка ей: "Ах какая у нас тонкопряха растёт проворная, да неустанная, да дрёме-сну неподатливая!" Замиловать бы девчоночку, по пальчику бы её ловкие ручки перецеловать, а старуха изъян в пряже ищет. То в нитке тонина неровна, то слабина одолевает. На изъяны укажет и хорошее заметит. Да не просто так, а дорогой бабушкиной лаской, редким огневым словом душу девчонке осветит и согреет. Попусту, бывало, самого любимого, меньшого внука не приласкает. За работу жалует. Не велик труд чашку подать или там лукошко с угольями к самовару поднести, а для четырёхгодовалого и это за работу меряется. Как про такого за столом при всей семье не сказать: "Меньшой-то у нас трудовым человеком растёт. Веник подаёт. Угли подносит. Самовар караулит. Кошку кормит". А тот, до ушей от радости красный, сидит да на ус мотает и думает: "Какое бы ещё дело сделать, чтобы у бабушки в чести быть?" Сам себе работу ищет, дело придумывает. Мастерами, мастерицами вырастила бабушка своих внучат. И кудри у них к лицу вьются, и дорогая лента в косе по заслугам красуется, и лаковые сапоги по делам горят. Трудовой завязи люди. Умельники. В бабушку. Пришла трудовая власть в нашу державу. Не дожила до этих светлых дней мать-бабушка. Только и умереть не умерла. Когда старшего внука за доменную работу награждали, горновые-то его и спрашивают: - В кого ты, кудряш, богатырём стал? Откуда в тебе такой жар доменный? А тот малость вздохнул, да и отвечает: - От бабушки. В работе она меня выпестовала, в труде вырастила. От неё и огонь во мне. А внучка-ткачиха старшему брату в подпев: - И у меня от неё нитка не рвётся - ситец смеётся. Она меня звонкие нитки прясть выучила. Она солнечный уток (поперечные нити ткани) в мою трудовую основу (продольные нити ткани) заткала. А младшенький внук - хлебороб - отобрал самые всхожие, самые мудрые бабушкины слова и светлыми сказками глубоко запахал их в людской памяти. Глубоко запахал, чтобы не забыли. Не забыли да другим пересказывали. Пересказывали да в живых юных душах трудовой негасимый огонёк зажигали.

О том, что учёба - это такой же труд, что трудятся не только люди, но звери.

Дети в роще.

Они должны были проходить мимо прекрасной тенистой рощи. На дороге было жарко и пыльно, а в роще прохладно и весело.

— Знаешь ли что? — сказал брат сестре. — В школу мы ещё успеем. В школе теперь и душно и скучно, а в роще, должно быть, очень весело. Послушай, как кричат там птички! А белок-то, белок сколько прыгает по веткам! Не пойти ли нам туда, сестра?

Сестре понравилось предложение брата. Дети бросили азбуки в траву, взялись за руки и скрылись между зелёными кустами, под кудрявыми берёзками.

В роще, точно, было весело и шумно. Птички перепархивали беспрестанно, пели и кричали; белки прыгали по веткам; насекомые суетились в траве.

Прежде всего дети увидели золотого жучка.

— Поиграй-ка с нами, — сказали дети жуку.

— С удовольствием бы, — отвечал жук, — но у меня нет времени: я должен добыть себе обед.

— Поиграй с нами, — сказали дети жёлтой мохнатой пчеле.

— Некогда мне играть с вами, — отвечала пчёлка, — мне нужно собирать мёд.

— А ты поиграешь ли с нами? — спросили дети у муравья.

Но муравью некогда было их слушать: он тащил соломинку втрое больше себя и спешил строить своё хитрое жильё.

Дети обратились было к белке, предлагая ей также поиграть с ними; но белка махнула пушистым хвостом и отвечала, что она должна запастись орехами на зиму.

Голубь сказал:

— Строю гнездо для своих маленьких деток.

Серенький зайчик бежал к ручью умыть свою мордочку. Белому цветку земляники также некогда было заниматься детьми. Он пользовался прекрасной погодой и спешил приготовить к сроку свою сочную, вкусную ягоду.

Детям стало скучно, потому что все были заняты своим делом и никто не хотел играть с ними. Они подбежали к ручью. Журча по камням, пробегал ручей через рощу.

— Тебе уж, верно, нечего делать? — сказали ему дети. — Поиграй же с нами!

— Как! Мне нечего делать? — прожурчал сердито ручей. — Ах вы, ленивые дети! Посмотрите на меня: я работаю днём и ночью и не знаю ни минуты покоя. Разве не я пою людей и животных? Кто же, кроме меня, моет бельё, вертит мельничные колёса, носит лодки и тушит пожары? О, у меня столько работы, что голова идёт кругом! — прибавил ручей и принялся журчать по камням.

Детям стало ещё скучнее, и они подумали, что им лучше было бы пойти сначала в школу, а потом уж, идучи из школы, зайти в рощу. Но в это самое время мальчик приметил на зелёной ветке крошечную красивую малиновку. Она сидела, казалось, очень спокойно и от нечего делать насвистывала превесёлую песенку.

— Эй ты, весёлый запевала! — закричал малиновке мальчик. — Тебе-то уж, кажется, ровно нечего делать; поиграй же с нами.

— Как, — просвистала обиженная малиновка, — мне нечего делать? Да разве я целый день не ловила мошек, чтобы накормить моих малюток? Я так устала, что не могу поднять крыльев; да и теперь убаюкиваю песенкой моих милых деток. А вы что делали сегодня, маленькие ленивцы? В школу не пошли, ничего не выучили, бегаете по роще, да ещё мешаете другим дело делать. Идите-ка лучше, куда вас послали, и помните, что только тому приятно отдохнуть и поиграть, кто поработал и сделал всё, что обязан был сделать.

Детям стало стыдно: они пошли в школу и хотя пришли поздно, но учились прилежно.

Пашкин клад. Автор: Антон Параскевин

Было это давно, когда ещё на месте нашей деревни стоял вековой бор. Жил тогда на хуторе близ озера плотник Авдей. Великим мастером называли его в округе. Плотник он был первой руки. Вся его жизнь мерилась ремеслом. Сколько золотых сосновых брёвен отесал, выняньчил, подогнал топором да вложил в сруб. Если бы их измерить, так на много вёрст хватило бы. А великим называли его потому, что любовь свою вкладывал он в каждые тесовину, угол да в смолистый паз. Выходил дом светлый-светлый, и обходили его беды, напасти да лихие разоры.

На целую волость был Авдей всем плотникам плотник. Был он уже немолод — семьдесят минуло, однако и глаз и рука точность держали, как в молодые годы. Безделье да разговоры праздные мастер не любил, от них только одно зло исходит, а вот с топором разговаривать мог бесконечно, почитай всю жизнь рассказал ему до каждой минуты. Топор, он всё поймёт, стерпит, простит и красотой выкажет на удивление. Часто спрашивали сельчане Авдея: откуда у него такие мастерство да мудрость. И он всегда отвечал: «Господь мне помощник, от Него у меня всё: сила, разумение, терпение и красота. Любое дело без Бога — тщетный труд, надсада, и никому он пользы не принесёт». В церковь ходил мастер исправно, посты соблюдал, святые дни почитал и свой плотничий инструмент в храме ежегодно освящал.

Как-то раз вызывает его к себе волостной старшина и говорит: «Решили мы в соседнем селе храм построить, без святой-то церкви народ наш праздным становится, склонным ко всякому непотребству. Казна нам на это святое дело пятьсот рублей отпустила. Нужны хорошие мастера, чтобы храм воздвигнуть на славу. Уже многие плотники вызвались Божью постройку сотворить, да только без тебя тут не обойтись. Пойдёшь в артель за старшего?» Ну, Авдей и согласился. А волостной старшина советует: «Делянку в казённом лесу выбери да загодя начинай лес валить, а то осень не за горами, дороги быстро раскиснут».

Пошёл мастер искать делянку и вышел к самому озеру, а над ним сосны шумят корабельные, звонкие, кора на них с золотым оттенком, а невдалеке — ельник-красняк разлапистый, ствол в обхват. Залюбовался он строевым лесом, глянул, а возле озера ватага парней веселится. Поёт, гуляет да пляшет. А верховодит ими Пашка по кличке Звонок — известный в округе гуляка да балагур. Родители его умерли, оставив ему хутор с хозяйством, так он всё добро на корчму пустил. Куда ни пойди, всюду услышишь о его кутежах, потому и прозвали парня Звонком. Жалко стало Авдею его, такой молодец пропадает — высокий, статный, лицом красивый, а руки — как крюки, за что ни возьмётся, всё из них валится. Словно корень-выворот в лесу — кряжист, могуч, да никому не нужен. Гуляет Пашка в атласной рубахе, на балалайке наяривает, частушки поёт, а все дружки его пляшут. Задумался Авдей. Думал он думал, умом напрягся и решился на оказию: «А ведь хороший артельщик может получиться с парня, только дай мне Бог терпения».

Подошёл к ватаге, Пашку окликнул:

— Ну что, брат, гуляем?

— Гуляем, дед Авдей, — засмеялся Пашка и ещё звонче ударил по струнам. А дружки его хохочут, на мостовой сапогами дроби выбивают.

Авдей за балалайку хвать:

— Погоди, — говорит, — дело есть.

— Какое ещё дело в такой праздник? — смеётся Пашка.

Авдей его в сторону отвёл:

— Дело, — говорит — барышное. Ты, я вижу, до гульбы охотник, так к тебе лафа сама в руки лезет.

— Что за лафа? — осерьёзнел лицом Пашка.

А мастер ему:

— Тайна у меня есть великая. Мой отец, уходя на войну, на этой делянке золотой клад спрятал в сосновом дупле. С войны он не вернулся, а клад тот так и остался в живом тайнике. С тех пор много лет прошло, дупло заросло, а клад-то нетронутый. Если мы эту делянку свалим, то его обязательно найдём. Тогда бери себе половину. С такими деньгами можно гулять до старости.

— Ох и хитрый ты старик, — вздохнул Пашка. — А нет ли здесь подвоха? Всяк Федот по-своему гнёт. Ты жизнь прожил, по кладу не тужил, а теперь ко мне с тайной?

— Да забыл я эту сосну, Пашка, напрочь забыл, думал, что вон в той, но дупла там не нашёл, думал, что в этой, — и снова ошибся. Раньше-то мне клад не нужен был, когда я был молод да здоров, а теперь он мне в самый раз. Хранил я его на чёрный день. Не лазить же мне по всем соснам в мои-то годы. А ты, Пашка, если валить лес не хочешь, так я себе другого подсобника найду. Не хуже тебя. А ты иди, гуляй, сегодня у тебя пирог загостевал, а завтра будешь хлебать морковницу. Деньги не снег, да в худом кармане тают.

Пашка подумал и согласился.

— А когда начнём вырубку? — спрашивает.

— Да вот на днях и начнём, отклад не идёт на лад.

— А куда же повал пойдёт, дед Авдей, лес-то казённый?

— А из повала будем церковь рубить в Заозерье. — Авдей усмехнулся и показал рукою на высокий пригорок за плёсом.

А когда отхлынула хлебная страда, стал плотник собирать мастеров. Собрал человек двенадцать. Все мастера первостатейные, в своём деле умельцы. Авдей по лесу ходит, к каждой сосне присматривается и прислушивается, словно он не на делянке, а на смотринах невесты: каждое дерево оценивает да запоминает. Одна часть артельщиков лес валит, а другая — его на колёса укладывает да в Заозерье возит, одним словом, подсобники у него на славу.

Говорит мастер Пашке:

— Ты, парень, не торопись, брёвна вначале отесать надо, а затем я клад быстро найду, от меня в дереве ни одна гниловинка не скроется, а не то что дупло. Посему готовь, брат, безмен — золото делить.

А сам по стволам постукивает да полетные кольца на пнях считает.

Место для церкви выбрали высокое, красивое да светлое, над обережьем озёрным. А какой обзор вокруг, аж душа радуется. Вот и ручей рядом бежит к плёсу, и что ни шаг, то ложбинка с криничкой, звенят они, словно гусли вековые, мелодией животворящей, неповторимой. Авдей стал показывать Пашке, как брёвна отёсывать. Рукава подсучил, топор поднимает аккуратно, легко, весело, а удары кладутся расчётливо и плотно. Под топором кучерявится жёлтая стружка. «Вот так любовно и гони отёс, будто стрижёшь золотого ягнёнка, а чуть в сторону, так его и поранил, уразумел?» Пашка головой кивает, слушается, а сам всё про клад спрашивает, не уложитьбы в сруб то бревно с кладом. «Ты, — говорит дед Авдей, — каждый аршин выстукивай, да не ошибись, а то вся работа пойдёт насмарку, золото ведь на молитву не торопится».

Шло время. Храм вырастал на глазах большим, красивым, звонким срубом, глаз нельзя было отвести. Но клада всё не было. «Не торопись, — успокаивал молодца мастер, — всего-то уложили полсотни брёвен, никуда он от нас не денется». А Пашка уже стал привыкать к плотничьей работе да познавать её тайны дивные, не всем открытые. Вроде одинаковый лес, а у каждой сосны свой характер. У одной щепа мягкая, словно кудель, а у другой — совсем иная, и топор звучит по-иному. И он тесал любовно, бережно, как и учил Авдей, — будто остригал золотого ягнёнка. И уже про клад спрашивал реже, а всё больше про секреты плотничьи. Стал топор у молодца в руках лёгок да послушен, как весёлка-лопатка в руках хозяйки, которой она замешивает тесто.

Незаметно наступила осень. Занавесила она лето пологом упругих ветров, как завешивают в доме сукном печной кут в ожидании гостей. Холодные ветра стали толпиться под озёрным плёсом, замутнив его синевато-лиловый взор. Авдей несколько раз отлучался в город и привозил то топор из московской стали, то длинный плотничий буравец со стамесками. Неплохо продвигалась работа артельщиков, вот уж завершили они основание храма, средний ярус и взялись за верхние паруса. Пашку стали уважать даже первостатейные мастера как сметливого да старательного ученика. «Человеком парень становится, из него толк выйдет».

К Покрову храм был завершён. Он стоял на пригорке, сверкая серебряными куполами, и радовал сердце. И внутри был на загляденье. Сам дед Авдей удивлялся. Такая на душе отрада — не высказать. На что Пашка был разбитным, и то заметил: «Когда в него заходишь, в душе словно огонёк загорается». Стали артельщики распускать брёвна на мостовины да пол мостить. И снова поучает Авдей своего ученика. «Ты, — говорит, — пузо не рви, силою тут не возьмёшь. Вот муравей, к примеру, не по силе ношу тащит, да никто ему спасибо не говорит, а пчела по крупинке мёд носит, но и Богу и людям угождает». Когда храм намостили, установили алтарь и сделали резной иконостас с украсой по церковным правилам, отзывает он Пашку в сторонку и говорит: «Нашёл я то бревно с золотым кладом, да, дорогой мой, нашёл. И ты мне в этом помог. Только вот какое дело, брат, вышло... Когда я в город за инструментом ездил, вы его в стену уложили, в ту стену, которая на полдень. Оно по счёту шестое снизу, а дупло от угла ровно в четырёх аршинах находится» . И показывает юноше ту заветную деревину и то место с дуплянкой. «Сегодня, — говорит, — приезжает из города батюшка с церковным хором, будет освящать храм и служить первую Литургию, ты обязательно приходи».

Долго размышлял Пашка, как ему быть. С одной стороны, ясно — клад у него под рукою, приходи и бери, но только как жалко, разворотив стамескою смолистое бревно, испортить такую красоту! Да и работу всей артели пустить насмарку. И как потом дыру заделать? «Да как не заделывай, всё равно отметина останется — отметина моей корысти на много лет вперёд. И артельщики сразу заметят, Авдей им всё расскажет, и доверие ко мне пропадёт». Но всё же, что бы потом не стало, золото есть золото, оно все двери открывает, все сердца согревает. Взял Пашка широкую стамеску с молотком, завернул их в холстину и пошёл в храм на службу. «Когда Литургия закончится и все разойдутся, я скажу церковному старосте, что не всю работу закончил, а останусь один — клад из того бревна вырублю», — решил он.

В храме было много народу. Все нарядно одеты: женщины в платках-атласках да новых вязанках, мужчины в выходных кафтанах да яловых сапогах. Было тепло от множества горящих свечек и двух печей с выведенными в верхние окна дымоходами. Молодец стал в правой половине притвора, глазами отсчитал шестое бревно снизу, затем от угла четыре аршина отмерил и вдруг увидел, что на отсчитанном месте находится икона угодника Божьего Николая Чудотворца. Но утром же её не было. Это, верно, батюшка привёз из города и повесил как раз на этом месте. Пашка подосадовал и стал ждать. В сверкающем облачении вёл батюшка службу. Ему помогал дьякон в длинной серебристой одежде. «Миром Господу помолимся», — пел хор, да так красиво, одухотворённо и возвышенно, что Пашка заслушался и замер. Ему показалось, что неведомая сила поднимает его ввысь, к самым куполам, и так стало на душе легко и спокойно, что он на миг забыл о своём намерении.

Затем снова вспомнил про клад, поглядел на икону Николая Чудотворца, на которую упал из окна солнечный свет, и вдруг почувствовал строгий, любящий взгляд святого. И было в нём всё: душевная твёрдость и ласка, осуждение и прощение, и неведомое юноше до сих пор откровение. А хор в это время запел Херувимскую песнь. Пашка не выдержал, и слёзы покатились у него из глаз. Он никогда так не плакал, даже в далёком детстве, так откровенно и чисто.

Лишь только один раз, когда увидел во сне свою покойную мать, ощутил нечто подобное. То были слёзы покаяния, радости света и жизни. Вначале молодец как бы устыдился их, но потом, заметив, что на него мало кто обращает внимание, всхлипывая, подошёл к широкому подсвечнику, наклонился к жестянке для свечных огарков и опустил в неё свой свёрток — молоток со стамескою.

А когда служба закончилась и все сельчане приложились ко святому кресту и стали расходиться, церковный староста громко спросил: «Кто забыл свой инструмент?» Ничего не ответил Пашка. Он шёл домой и думал, что сегодня нашёл свой клад, который был в тысячу раз дороже золотого. Он был нерукотворный и неиссякаемый. А золото пускай себе лежит. Оно ведь в надёжном месте. Может, в лихую годину церкви и пригодится.

В волшебной стране мастеров жил великий мастер по имени Труд. Он жил в чудесном дворце, и жители этой страны приходили к нему учиться мастерству.
Жила в этой удивительной стране мастеров фея – волшебница по имени Рукодельница.
Она плела, ткала, вязала, вышивала. Все ее изделия обладали чудесной силой – приносили здоровье, радость, любовь, нежность и тепло.
В этой стране царили благополучие и счастье. Жители были самыми изобретательными, творческими, искусными – настоящими мастерами своего дела.
Однажды мастер Труд и фея Рукодельница отправились путешествовать по разным странам – поучиться новому мастерству, себя показать. Фея Рукодельница повезла свои чудесные изделия, чтобы дарить их тем, кто в них нуждался.
Злую колдунью Бездельницу одолевали злость и зависть. И как только она узнала о том, что мастер Труд уехал, закинула в волшебную страну мастеров вирус Лень. Он проникал в каждый дом через телефоны, компьютеры, телевизоры, даже в открытые форточки и замочные скважины. Вирус Лень сначала поразил детей. Они так обленились, что не хотели ходить в школу, в детский сад. Родители приносили им еду прямо в постель. Постепенно вирус Лень одолел и взрослых. Закрылись магазины, банки, дворники не метут улицы, в домах исчезли вода, отопление и электричество.
Постепенно Солнце скрылось с горизонта, и волшебная страна погрузилась во тьму.
Колдунья Бездельница поселилась во дворце великого мастера и радовалась тому, что в нем тишина, покой и полное безделье. Нет больше волшебной страны мастеров!
Когда мастер Труд и фея Рукодельница вернулись домой, они сразу догадались, чьи это проделки. Только Труд может победить Лень, но сначала надо победить злую колдунью.
Решили взять ее хитростью – преподнесли ей в подарок красивый загадочный сундук. Бездельница была очень любопытна и сразу же открыла его. Волшебное веретено вдруг прыгнуло в руки Бездельницы и закружилось, завертелось – стало прясть золотую, волшебную пряжу. Хочет колдунья бросить веретено, да никак от рук оторвать не может.
Пряжи образовался огромный клубок, до самых небес. От него яркий свет льется и жар идет. От такого жара вирус Лень превратился в облако и растаял без следа, а клубок в ласковое Солнце.
Жители волшебной страны проснулись от долго сна и сразу же принялись за работу. Дети побежали в школу, во дворец к великому мастеру учиться мастерству.
Злая колдунья Бездельница осталась жить во дворце, так как превратилась в мастерицу по имени Пряха. Крутит она волшебное веретено и прядет пряжу, из которой фея Рукодельница ткет и вяжет свои чудесные изделия. Мастер Труд, как прежде, учит мастерству жителей сказочной страны.